Красная готика - Страница 44

Его опередил Борменталь. Решительно подошел к Саше, поискал пульс, заглянул в зрачок, принялся делать искусственное дыхание, и, оглянувшись, крикнул Прошкину, что бы вызывал без промедления «Скорую», есть слабая надежда, что Александр Дмитриевич еще жив…

Корнев и Прошкин, расположились на крашенной зеленой краской лавочке в тенистом углу больничного двора и сосредоточенно курили — они уже много чего знали. Знали — что Баев останется жив и скоро поправится. И что Сашу пытались отравить сильным опиатом. Что сам, едва пришедший в себя, Александр Дмитриевич о своих трагических приключениях, и даже о вечернем визите к Прошкину с Субботским, совершенно ничего не помнит. Что Борменталь действительно подменял приболевшего доктора из клиники всю ночь. И даже то, что прибеги они с Прошкиным хотя бы через 10 минут — было бы слишком поздно, а через полчаса — квартира просто взорвалась бы — потому что на кухне был отвернут газовый кран и горела свеча. Что в ту же ночь в Прокопьевке мирно почил отец Феофан, диагноз сельского фельдшера гласил — острый приступ сердечной недостаточности. Что особняк фон Штерна ранним утром пытались поджечь, но оставленные дежурить у дома сотрудники НКВД, своевременно вызвали пожарных, заметив огонек в окне. К сожалению, задержать вредителей не удалось. Словом много печальных и необъяснимых совпадений имело место в ту памятную ночь.

— Владимир Митрофанович — будем на эксгумацию Феофана, Царство Небесное, документы направлять? — деловито спросил Прошкин, что бы хоть как-то отвлечься от тревожных мыслей.

— Пусть покоится с миром, славный был старик. И так понятно — без всякой эксгумации — Феофана отравили, так же как и Баева…

— Я вот чего, Владимир Митрофанович понять не могу — ну зачем Баева, раз уж его хотели убить, да потом еще и квартиру газом взорвать, в казенную форму переодели?

— Что у тебя Николай, память девичья? — Корнев строго взглянул на Прошкина, — Ты ведь сам лично мне рассказывал, что Баев, когда к тебе в гости заходил вечером, кофе облился. А он чистюля известный — как пришел к себе, небось, первым делом гимнастерку сменил… Кому ж нужно было его переодевать?

Прошкина продолжал глодать червь сомнения, и избавится от него он надеялся прибегнув к интеллекту своего начальника, как всегда дела в сложных ситуациях:

— Но ведь на нем обыкновенная форма была — со склада, — как у нас у всех, — и даже сапоги казенные — не совсем по размеру, совершенно новенькие… А вообще-то, в жизни он все носит на заказ шитое, и в шкафу у него было полно такой вот подогнанной одежды и сапог с каблуками… Куда же вся эта его амуниция делась?

— Ты бы, Прошкин, такую наблюдательность проявлял, когда Александр Дмитриевич у тебя из гостей поздней ночью один — одинешенек уходил! — замечания Прошкина не на шутку разозлили его шефа, — А еще лучше проявил бы бдительность и пошел, проводил его, вместо того что бы с Субботским сказки на ночь друг другу рассказывать! И вообще — что он у вас целый вечер делал и во сколько ушел?

Прошкин ответил на этот вопрос честно — как только мог. Он действительно не знал, что дела в его квартире Баев и о чем он говорил с Субботским до его возвращения.

— Не знаю, Владимир Митрофанович! Когда я приехал было двадцать часов пятнадцать минут, сколько он до этого с Субботским просидел, и о чем они говорили лучше у самого Алексея Михайловича спросить. Вот… А ушел он около одиннадцати — и провожать его было не зачем — он же поехал на машине Управления! Я сам лично ключи ему дал!

— И молчишь! — возмутился Корнев, — А где сейчас машина?

— Во дворе Управления стоит… — Прошкин чувствовал себя виноватым — действительно получалось, что Баев перед тем, как попасть к себе домой аккуратно загнал автомобиль во двор Управления и пошел пешком. Хотя ему было едва ли не вдвое ближе от дома Прошкина до собственного жилья, чем до здания Управления.

— Пойдем, полюбуемся — может, по километражу сообразим, куда он ездил…

По километражу выходило, что некто ездил на машине Управления в Прокопьевку. К тому же в шинах застряла сельская грязь, травинки и соломинки.

— Вот видишь, Николай, — как все просто разъяснилось! — обрадовался Корнев, — Я ведь так сразу и сказал, что Феофана отравили, так же как и Баева. То есть дело было так — Баев взял у тебя машину и поехал в Прокопьевку, там о чем-то посудачил с многоумным старичком. Да только ничего хорошего из этого не вышло — обоих отравили. А что бы скрыть факт их встречи — Баева доставили домой, а затем, злоумышленник, воспользовавшись его формой, отогнал автомобиль на стоянку перед управлением…

На душе у Прошкина было скверно — он никогда не вводил руководство в заблуждение по существенным вопросам и сейчас сильно страдал, наблюдая как на этот раз, из-за недостатка информации, Корневу не удается своим привычно-дедуктивным методом выстроить одной из тех безупречных логических цепочек, которые всегда приводили Прошкина в восторг. Поэтому Николай Павлович рискнул сообщить начальнику максимум информации, который было возможно — в конце концов, мог же он умолчать кое о чем без всякого умысла? Например, в суете просто забыть про эти дурацкие сабли, что Баев ему принес — ведь он лично убедился, что в саблях нет ничего мистического, опасного или антисоветского! А папка с записями Деева — вещь сугубо частная и к делу никакого отношения не имеет!

Приняв такое решение, Прошкин конфузясь и краснея, сознался начальнику, что никто иной, как он сам — Прошкин — имел неосторожность нанести визит отцу Феофану в Прокопьевку, и мысленно попросив у покойного прощения за частичное искажение фактов, присовокупил — мол, у бывшего служителя культа было накануне видение. И привиделось отцу Феофану, что жизнь Александра Дмитриевича будет подвергаться угрозе до тех пор, пока этот достойный молодой человек не отправится в длительное и далекое путешествие…