— Бог свидетель — не читаю, Александр Дмитриевич, не читаю совершенно, с 1920 года! Знаете ли — тоже как раз для пользы здоровью. Как установил мой покойный учитель — известный физиолог, чтение газет весьма вредит процессу пищеварения! — согласился ироничный доктор. Саша еще раз хмыкнул и снова принялся стучать по клавишам пишущей машинки.
Оставленный общественным вниманием нотариус-оборотень нарочито громко напомнил о своем присутствии:
— Я получил паспорт совершенно законно, а документы ставшие основанием для его выдачи… э… тоже достались мне с минимумом лжи и безо всякого насилия! Надеюсь, молодой человек занесет этот факт, как и добровольный характер сделанного мной признания, в протокол?
— Сущий махатма! — ерничал Борменталь.
Проигнорировав реплику ироничного доктора, Корнев спросил казенным голосом:
— Евгений Аверьянович — располагаете ли вы в настоящее время какими-либо документальными свидетельствами, позволяющими идентифицировать гражданина РСФСР Мазура и упомянутого вами де Лурье как одно лицо?
— Какого рода документы Вы сочли бы убедительным? — уточнил Мазур.
— Ну, например, вашу фотографию в офицерской форме, подлинники приказов о назначении, награждении или присвоении офицерского звания… — начал перечислять Корнев для убедительности загибая пальцы.
Мазур удивленно посмотрел на Владимира Митрофановича:
— Я ведь не настолько наивен, что хранить подобные документы! Да и обстоятельства моего быта тому не способствовали. Неужели моего признания — фактически слова офицера вам не достаточно? — возмутился экс-ротмистр.
— Мы, товарищ Мазур, живем в социалистическом государстве, в нем господствует законность, а не какой-нибудь произвол как в царской охранке — это там человек мог сгинуть без суда и следствия! — строго сказал Корнев, сделав особое ударение на слове «товарищ», — А у нас система доказывания базируется на прямых уликах и существенных обстоятельствах — подтверждающих фабулу преступного деяния.
Надо признать нотариус, за долгие годы, проведенные на службе у социально чуждого режима, стал не менее искушен в его юридической схоластике, чем Корнев, и поэтому уверенно возразил своему оппоненту:
— Товарищ Вышинский — генеральный прокурор, а значит одна из главных фигур судебной власти, не однократно подчеркивал и в официальных выступлениях обвинителя, и в теоретических научных работах достаточный характер признания как основного фактора вынесения обвинительного заключения. Я готов изложить свое признание письменно и его копию направить в прокуратуру!
На этот раз начавшие сгущаться с новой силой тучи развеял товарищ Баев:
— Министерство государственной безопасности не находится в подчинении у прокуратуры. И мы, как его сотрудники, не можем руководствоваться даже официальными документами этого ведомства — тем более частным мнением товарища Вышинского, представленным в научной работе. Даже принимая во внимание, что он — генеральный прокурор. В настоящее время, как вы, безусловно, знаете, Коммунистическая партия особенно подчеркивает необходимость соблюдения законности и искоренения разного рода перегибов на местах, имевших место в органах внутренних дел под влиянием проникших в них преступных элементов — эта генеральная линия отражена в постановлениях нескольких Пленумов. А вот директивы партии — мы, как коммунисты, игнорировать не имеем права! — он снял съехавшую с волос завязку из бинта, и откинул назад красиво поблескивающие локоны. Его внешний вид сейчас меньше всего соответствовал сухому казенному тексту — из-за неумеренно длинных волос и экзотической расцветки пижамы Саша был похож то ли на корсара из Малаги, то ли на странствующего менестреля, возвратившегося с таинственного Востока, — Если у вас нет каких-либо значимых документов, позволяющих идентифицировать вашу личность, как не соответствующую паспортным данным, и более того, установить факт совершения вами преступных деяний — то не будем терять времени на пустой разговор о судьбах Отечества. Вернемся к вашим прямым служебным обязанностям государственного нотариуса, от которых вас никто пока не освобождал!
От такого логического построения у Прошина просто дух захватило. Вот он — практический результат систематического классического образования с его формальной логикой и отдающей древней пылью риторикой! Впрочем, и сам бывший ротмистр был впечатлен не меньше. Он на несколько секунд задумался и сознался:
— Что касается наград — у меня сохранился географический атлас — прекрасной работы и очень редкий, времен царствования Павла первого, его привезли из похода на Мальту. Он с дарственной надписью, сделанной рукой покойного государя…
Корнев, что бы скрыть недоумение, принялся промакивать пот со лба клетчатым платком, а Баев безразлично уточнил:
— Государь пожаловал упомянутый атлас де Лурье во время империалистической войны? — Прошкин мысленно поставил еще одну зарубку — он лично, в простоте своей, формулируя такой вопрос, непременно ляпнул бы «до революции», и конечно спровоцировал новую дискуссию о том, как именовать события, произошедшие в октябре 1917 года, в результате которой всплыли бы новые вопиющие факты.
— Да что вы! — смутился Мазур, — Атлас был пожалован адмиралу Колчаку. А уже Александр Васильевич — по своей доброте, нашел возможность отметить таким образом мои заслуги. Увы, довольно скромные.
— Вот послушайте, что я вам скажу — просто для наглядного примера — Евгений Аверьнович! — благодушно улыбнулся Корнев, и указал на Прошкина, — У известного вам Николая Павловича хранится в служебном сейфе ладан, — так что же его на этом основании признать тайным церковным иерархом?