Красная готика - Страница 33

14

После такого разговора душевное состояние Прошкина меньше всего располагало к обустройству личной жизни. От мысли, что пройдется чмокать в щечку пропахших карвалолом и карболкой врачих в белых колпаках или пожимать выпачканные в чернила пальчики нотариусов Прошкина била мелкая нервная дрожь. Перед глазами всплывали то разрисованное рунами тело Ульхта, то качался полупрозрачный висельник. А в ушах снова и снова тихо позвякивающие колокольчики из жилища Баева или звонко сыпалось стекло от разбитых выстрелом песочных часов. Голова тупо болела, словно сжатая тисками, а во рту было сухо и горячо — сколько не пей… Прошкину хотелось упасть на свежую, зеленую траву, глотнуть чистого воздуха, поднять глаза к небу, свободному от фабричного дыма и обрести единственно возможную духовную опору…

Прошкин вдруг четко и ярко осознал, как ему следует провести этот не предвиденный выходной. Он поедет в Прокопьевку. Навестить отца Феофана — просто излить измученную в суровых испытаниях душу! Решение было принято и оставалось только придумать, чем порадовать скучавшего в деревенской глуши старика. Прошкин открыл рабочий сейф — он был до верху набит сокровищами из дома фон Штерна, изъятыми, но еще не внесенными в описи вещественных доказательств, наткнулся взглядом на серебряную шкатулку, в которой хранилась колода старинных карт с изысканными гравюрами. Прошкин хмыкнул и взял шкатулку в руки. Чем не подарок — говорят, насчет картишек Феофан силен — сокамерники даже прозвали его «Трефовым» отнюдь на за большой нательный крест… Вот и перекинутся в картишки с бывшим служителем культа.

Кадровый пасьянс отца Феофана.

Посвежевший от сельской жизни отец Феофан сидел за столом сельской библиотеки и, поправляя новые очки в стальной оправе, почитывал номер «Комсомольской правды», закусывая политические новости пышными оладьями с медом. Происхождением этих даров природы Прошкин интересоваться не стал. Что грамотный поселенец, занимающий должность помощника библиотекаря, «помогает» председателю колхоза Сотникову строчить речи для ответственных мероприятий и даже стряпает статьи в журналы «Сельская жизнь» и «Культурное садоводство» за его подписью, не знал только ленивый. Увидав Прошкина, тосковавший о полной тайных интриг светской жизни Феофан искренне обрадовался:

— Доброго времечка, Николай Павлович, какие новости? Угощайтесь, что-то вы совсем осунулись… — и подвинул к нему оладьи и крынку с молоком.

— Устал… Отдохнуть хочу от городской пыли и жары. От работы. Вот даже в картишки перекинуться некогда, да и не с кем… — Прошкин пододвинул Феофану затейливую шкатулку и с удовольствием принялся за оладьи.

Феофан снова поправил очки, извлек колоду из шкатулки и принялся перебирать и раскладывать карты длинными холеными пальцами. Движения его были настолько профессиональными, но при этом утонченными и артистичными, что сравнить их можно было скорее с руками фокусника, чем с действиями карточного шулера.

— Это, Николай Павлович полная колода Таро — все семьдесят восемь карт — она большей частью не для игры, а для прорицания применяется, — просветил Прошкина ученый Феофан, — а колода, которой играют — те самые общеизвестные «тридцать шесть картей — четырех мастей», собственно усеченный вариант подлинного Таро, именуется цыганской. Легенда гласит, что полную колоду привезли и еще во времена крестовых походов с Востока. Оттого сию мантическю систему еще называют по географическому признаку — «Египетским Оракулом», — Феофан пребывал в прекрасном расположении духа, и, что бы ободрить и поразвлечь поникшего Прошкина, тщательно смешал карты, пододвинул колоду Прошкину и спросил, — Итак, о чем желаете узнать у Оракула, любезный Николай Павлович?

Прошкин облизнул мгновенно пересохшие губы и полушепотом спросил:

— Когда война начнется?

Феофан строго взглянул на Прошкина поверх очков из-под изогнутой почти что под прямым углом брови:

— Прошкин! Для ответа на такой вопрос не стоит обременять Вселенную. Загляните в любую газету — там крупным буквами черным по белому написано — никакой войны не будет! Во всяком случае с Германией! — Феофан перевернул газету, и указал на передовицу, объясняющую глубокий политический смысл подписания пакта о ненападении между Советским Союзом и Германией, — Так что потрудитесь задать простой бытовой вопрос, имеющий для вас высокую эмоциональную значимость!

Прошкин на минуту задумался, сдвинул колоду и сформулировал вопрос:

— Как одному казенному валету избежать смертельной опасности?

— Ну вот, совершенно другое дело!

Феофан, просветлев лицом, и принялся вытаскивать и раскладывать карты рубашками вверх, а потом снова посуровел, и, перевернув две карты, находившиеся как раз в центре, продолжил просвещать Прошкина:

— В королевском дворе классической колоды Таро нет привычного теперь валета. Валет — с позволения сказать, гибрид вот этих двух карт — рыцаря и пажа. Итак, я понял, что коль скоро они относятся к масти мечей, лицо, о котором вы спрашиваете, имеет воинское звание?

— Имеет, — удивленный Прошкин чуть не ляпнул, что звание совершенно такое же как у него самого, но тут же больно прикусил кончик языка и быстренько перевел разговор в нейтральное русло, — а почему из дух карт вдруг получилась одна?

— Получилась совершенно не вдруг! А в результате сложных исторических процессов, — Феофан откашлялся и продолжал, — Многие тогда, да и сейчас считают, что иерархия Таро — метафора организации рыцарского ордена. Всякий орден имел сложную двойную структуру внутренней подчиненности. Но основой ордена были собственно рыцари — chevaliers de justice, — произнес с французским прононсом Феофан, постучал ногтем по карте, изображавшей закованного в доспехи персонажа на красавице — коне с грозно поднятым над головой мечем, затем снял очки, потер переносицу, и продолжил свой исторический экскурс, — Кавалеры поступали в орден в трех возрастах — в совершеннолетии, в малолетстве — то есть до пятнадцати лет, и, конечно же, из пажей Великого Магистра — главы ордена. Вот вам и сам паж — палец Феофана уперся во вторую открытую карту. Ее украшала гравюра очаровательного лет десяти мальчугана в старинной одежде со свешивающимися до пола рукавами и узконосых башмаках с несоразмерно длинным мечем в руках, — В тринадцатом веке, когда во Франции правил Филипп Красивый, наиболее богатый и весьма влиятельный рыцарский орден — орден Тамплиеров, или рыцарей Храма, был обвинен в ереси, его тогдашний великий магистр — Жак де Моле с ближайшими сподвижниками после суровых истязаний плоти, казнены, а гонения на орден простерлись столь далеко, что даже карты, обозначавшие членов ордена — рыцарей — исчезла из колоды, а паж трансформировался в безликого валета. Хотя я лично, — увлекшись, продолжал Феофан, — не столь приземлен в трактовке мантической системы Таро, и разделяю мнение тех, кто видит в ней метафору мира и творения — ибо все, что ни есть — доброе или дурное результат Божьего Промысла!